Дорога домой

Дорога домой Никогда не забуду то морозное ноябрьское утро. Нас эвакуировали из блокадного Ленинграда, отправляя в далекий Вятский край. Я не желал уезжать из города, мне не хотелось покидать родные улицы, хоть и приобретшие пепельный цвет. «Придет весна и все будет, как прежде», — думал я. Я представлял, как мы с ребятами снова будем гонять голубей во дворе колодце, забираться на чердаки чужих домов и вслух читать стихи с крыши, посылая слова с ветром в далекие страны. — Ваня, почему ты до сих пор не уложил свои вещи? — спросила мама. Ее уставший, измученный вид лишь добавлял злобы в мою пламенеющую грудь. — Я никуда не поеду, — я отвернулся к окну, — фашисты сюда все равно не сунутся, зачем же нам уезжать? — Ваня, послушай, — мама всегда умела подобрать ключи к моему рассудку, больше это никогда и никому не удавалось, — это не мы убегаем из города. Мы сопровождаем наш завод, чтобы он и дальше мог выпускать все нужное для фронта. В тех краях живут люди, которые готовы трудиться вместе с нами. Если ты сейчас останешься, останусь и я. Тогда я не смогу обучить своему мастерству новых работников и фронт останется без самолетов. Как ты думаешь, что бы сказал на это папа? Я знал, что бы сказал на это отец. Но мне было стыдно даже подумать об этом. Я встал и сложил в мешок свои нехитрые пожитки, в большинстве своем это были книги. Мама умерла еще по дороге, так и не добравшись до мест нового расположения нашего завода. Тогда я еще больше возненавидел город, в который забросила меня судьба. Помимо стратегически важного заводского оборудования на Вятку, вернее Киров, как назывался город нашего нового жительства, было отправлено множество детей из Ленинграда. Большинство из них были сиротами. К этим несчастным пришлось присоединиться и нам с сестрой. Сестра моя была еще совсем маленькой, и я понимал, что теперь несу ответственность за нее. «Ленка, если ты будешь реветь, я не возьму тебя домой, когда война закончится! Оставлю в этой деревне, среди елок на съедение медведям», — мои страшилки всегда срабатывали, и сестра переставала хныкать. Я, конечно, преувеличивал, город не был похож на глухую деревню, и медведи по улицам не шастали, но все мне было тут ненавистно, и я только и жил, что воспоминаниями о Ленинграде. — Ванька, пойдем на речку, смотреть, как лед тронулся! — прокричал Мишка. Нас с сестрой взяла на содержание одна заводская работница, у которой помимо нас было еще трое детей. Мишка был старший среди них, но младше меня на полтора года. — Что там смотреть? Ваша река похожа на ручей! — ответил я, вспоминая могучие воды Невы в гранитных берегах. Мишка и все остальные давно привыкли к моим высказываниям в адрес ненавистного города, а я привык к их вятскому акценту. Сколько бы я ни ворчал, все равно бежал вместе с ребятами на ту самую речку, которая в действительности была не на много уже Невы. Я бы ни за что не признался даже самому себе, что тихий город постепенно вошел в мое сердце и прочно занял там один из уголков. Летом Киров с его фольклорными домиками и множеством, невесть как сохранившихся церквей, утопал в зелени. Деревья росли вдоль всех дорог стройными рядами, словно шеренги солдат, а белоствольные березы заполоняли дворы. Мы строили дома на деревьях, бахвалясь, чья постройка располагается выше, носились в зарослях ивы, а зимой катались с многочисленных самодельных горок. Здесь почти не ощущалась война, о ней напоминали лишь постоянный голод и скорбные лица вдов. Когда война закончилась, выяснилось, что нам с сестрой некуда возвращаться. Ни нашего отца, ни нашего дома, ни даже кого-то из близких родственников не было больше на свете. Я понял, что давно привык к своей тюрьме и перестал мечтать о возвращении домой. По мере взросления во мне росло чувство благодарности к той женщине, что вырастила нас. Я старался облегчить ее существование, помогал по дому, присматривал за младшими, а как только мне исполнилось 13 лет, пошел работать на тот же завод. Мне нравилось ощущать себя частью этой огромной махины, к тому же я вспоминал, что когда-то давно за одним из этих станков трудилась моя родная мать. Так прошли годы. Я поступил в местный политехнический институт и влюбился. Катя была единственной девушкой в нашей группе и не было ни одного парня, чтобы не испытывал к ней нежных чувств. Но она, почему-то выбрала меня. — Ваня, отчего у тебя такие большие уши? — смеялась непоседливая девчонка. У меня действительно были немного оттопыренные уши, но из-за вечно не стриженых кудрявых волос, никто кроме нее этого не замечал. — Чтобы услышать тебя даже с Камчатки, дитя мое! — наигранно грозным голосом отвечал я, начиная щекотать ее так, что визг разносился по всему общежитию. Катькины родители жили в области, куда она собиралась отправиться после окончания института, чтобы возрождать местное сельхозпредприятие, полагаю. Я же поставил своей целью, как только окончу институт, возьму сестру в охапку и поеду, наконец, домой. Правда, построение этих моих планов происходило еще до того, как я стал встречаться с Катькой. — Смотри, какая сегодня луна! Словно блин во всю сковородку! — восторгалась Катька, сидя у меня на коленях. Мы как многие парочки проводили вечера, а порой и все ночи на набережной. Город располагается на высоком холме, так, что река сверху просматривается не менее чем на пару километров в обе стороны. — Не боишься? — спросил я, сделав серьезное выражение лица. — Чего? — Того, что в полнолуние я обрету свой истинный облик. — Нет, именно этот облик я в тебе и люблю. — Любишь? — переспросил я. — Люблю, Ваня, — прошептала девушка, — очень люблю. В тот момент все во мне стремилось сказать ей в ответ: «И я люблю!», но мой разум упрямо твердил, словно молот по наковальне — тогда я не смогу вернуться домой. Катя с первых дней четко обозначила свои намерения. Она сказала, что любит этот край, хочет прожить здесь всю жизнь и ни за что не оставит своих родителей. Ее отец вернулся с войны инвалидом и в семье нужен был помощник. Так что Катя очень надеялась, что таковым станет ее будущий муж. Я же жить в глубинке не планировал, а, приближающиеся с каждым днем выпускные экзамены делали мои мечты о родном городе все ярче и ярче. И вот по окончании института я решился на разговор со своей девушкой. — Поедем со мной в Ленинград. Тебе там понравится. Что такой девушке делать в деревне? У тебя образование, устроишься на хорошую работу, потом и родителей твоих заберем. Катя долго смотрела на меня так, словно видела впервые. Потом, вздохнула и коротко ответила: — Нет, Ваня. Я не поеду с тобой. Она ничего не стала объяснять, но я и без этого все понимал. — Будешь хотя бы писать мне? — спросил я. — Тебе это нужно? — Да. Я не хочу с тобой расставаться, но и оставаться здесь тоже не хочу. Понимаешь, там мой дом! — Я понимаю, Ваня. Я напишу тебе, — Катя поцеловала меня на прощание и обняла мою сестренку. Я еще долго махал ей, высунувшись из окна поезда, а она стояла на одном месте, провожая меня лишь взглядом. Когда мы с сестрой вернулись в Ленинград, я не узнал его. Город не был похож ни на тот, каким был до войны, ни на тот, что мы покидали морозным ноябрьским утром. Он был словно разрушенный муравейник. Повсюду сновали люди, грузовики, везде велись какие-то работы, но видимо для восстановления того самого города требовалось намного больше. Так что все это выглядело, как будто в самом странном сне. Зато среди этой разрухи мне сразу нашлась работа. Мы поселились с сестрой неподалеку от того места, где жили ранее, в чудом устоявшем доме. Ленка совершенно не запомнила нашу жизнь в Ленинграде, так что она скорее следовала велению моего сердца, а не своего. Однако она в силу своей молодости очень быстро привыкла к новой жизни и в очень скором времени обзавелась друзьями. — Где ты бродила целую ночь? — строго спросил я сестру, вернувшуюся под утро. — Ох, Ванечка! Я влюбилась! Какое же это сумасшедшее счастье! — она схватила меня за руки и закружила по комнате. Еле-еле остановив ее, я возмущенно спросил: — То есть, как это влюбилась? Тебе еще рано! — Нет, Ванечка, я уже взрослая! Просто ты не заметил, как я выросла. Я, правда, не заметил, когда Ленка успела вырасти. Но факт оставался фактом. Через несколько месяцев моя сестра вышла замуж, и я остался один. Город куда я так стремился, отчего-то совершенно не радовал меня. Я стал замечать, что скучаю по тихим Вятским улочкам и по размеренной жизни Российской глубинки. По множеству белоствольных берез, будь они не ладны и даже по виду реки, открывающемуся с высокого берега. Я бродил по Ленинграду, пытаясь вызвать внутри себя привычные чувства, но внутри был только один зов. Я хотел обнимать ее плечи, смотреть в ее глаза, гладить ее волосы. Однажды я понял, что мой дом вовсе не здесь, мой дом там, где она! Как только я осознал это, то получил самое ужасное известие. За все это время от Кати пришло всего четыре письма, хотя я писал ей гораздо чаще. В последнем письме она сообщала, что отец нашел для нее жениха и наверно ей придется послушаться родительского совета. В хозяйстве без мужской помощи крайне сложно и все такое. В тот же день я помчался на вокзал и взял билет на поезд. Затем отправился к сестре, которая сейчас жила на Невском проспекте в квартире родителей своего мужа. — Ленка, прости меня, но я уезжаю, — выпалил я с порога. — Почему, прости? — заулыбалась сестра, — я всегда знала, что так будет. — Как это ты знала то, чего не знал я? — Потому что Ванечка, я намного лучше знаю тебя, чем ты сам. Через два дня я приехал в поселок, где проживала моя Катя. Я сразу же отыскал ее дом и без стука вошел внутрь. За большим деревянным столом сидело несколько человек. Во главе стола восседал коренастый мужик в гимнастерке, рядом с ним невысокая худенькая женщина с темно-синими, как у Кати глазами. Напротив них сидели молодой крепкий парень с огромными ручищами и, как я понял его мать, еще довольно моложавая женщина. Среди них была и моя Катя. Так что я сразу понял, что у них тут, что-то типа сватовства. Не сводя глаз с Кати, я взял стул и сел рядом с ними. — Добрый день! — поздоровался я. — Будем знакомы, я Иван, жених Кати, приехал просить ее руки. Несколько удивленных пар глаз смотрели на меня, и я продолжил: — Значит так, работать я буду в колхозе. Думаю, председатель не откажется от лишних рук. И с жильем, надеюсь, поможет, так что... Я встал перед Катей на одно колено и произнес: — Катя, я люблю тебя больше жизни! Прошу, выбери меня! За столом повисла гробовая тишина, пока, наконец, моя Катя не начала хохотать: — Ох, Ваня! Как же я по тебе соскучилась! Катя подошла ко мне и обняла за шею. Голова моя начала кружиться, я просто не мог надышаться ею. Так что я, не сдержавшись, при всех поцеловал Катьку прямо в губы. Не знаю, сколько времени длился тот поцелуй, но когда я выпустил Катю из объятий, чужих людей в доме уже не было. За столом сидели лишь отец и мать Кати. Мама вытирала глаза уголком головного платка, а отец снисходительно улыбался. Я понял, что получил их незримое одобрение своей выходкой и счастливо вздохнул. Отец Кати Гаврила Михайлович на войне потерял обе ноги, но он не растерял ни добродушия, ни чувства юмора. — Значит так, — сказал он, выпустив дым в усы, — еще раз обидишь мою дочь, я лично тебя пристрелю. И имей в виду, я отдаю ее тебе, а не Петру, который только, что ушел не солоно хлебавши, только потому, что она только и делает, что льет в подушку слезы, вспоминая своего Ленинградского ухажера. — Я обещаю высушить все ее слезы! — клятвенно произнес я, притянув Катю к себе. — Если не выполню обещание, сам подам вам ружье. Он совершенно серьезно кивнул, и мы пожали друг другу руки. В тот день на ночлег меня разместили на сеновале. Как ни странно я находился в таком месте впервые. Я лежал, закинув руки за голову, и смотрел, сквозь маленькое оконце на звезды. Вдруг рядом со мной скрипнули половицы, и я увидел ее, мою невесту. Я соскочил и, обняв ее, прошептал: — Спасибо! — За что? — краешками губ улыбнулась она. — За то, что дождалась меня! И, пожалуйста, прости, что я так долго шел к тебе. — Главное, дошел, — Катька вздохнула и прижалась к моим губам. Вскоре мне предстояла встреча с деревенскими парнями, во главе которых был тот самый отвергнутый Петр. Они поджидали меня возле старого сарая. Ребята, конечно, не ожидали от меня такого отпора, просто им было неведомо, что я вырос среди таких же безбашенных Вятичей, как они сами. После непродолжительной драки, я предложил Петру: — Давай, что ли вдвоем обсудим наши разногласия. Зачем портить все отношения разом, нам с ними еще жить и работать вместе. — Ты здесь не останешься, — заявил Петя. — Знаешь, что главное в бою? — задал я вопрос, — знание противника, а ты меня совершенно не знаешь и поэтому не понимаешь моей мотивации. Он задумался, а потом сказал: — Ладно, давай обсудим. Мы отошли в сторону. — Ты Катю любишь? — задал я главный вопрос. Петя непонимающе смотрел на меня. — Ну вот, я так и думал. А я люблю, очень, так, что готов ради нее на все. — Где же ты был раньше? — сощурившись, спросил Петр. — Искал свой дом. — Нашел? — ухмыльнулся парень. — Да. Мой дом там, где она. Возможно, мне показалось, но Петр будто проник в мои чувства, заглянул через ограду и разглядел самую суть. Так что когда он похлопал меня по плечу и пробормотал: «Ладно, посмотрим», я понял, драки не будет. Если честно, я выдохнул в тот момент. Все же выстоять против четырех деревенских парней, мне было не под силу. Впоследствии, когда я узнал Петю поближе, я был вынужден признать, что мой свекор выбрал для дочери самого лучшего жениха. И наверняка переменить решение он смог только ввиду действительно сильных чувств дочери. И от этого понимания, я еще больше любил ее! Мы с Катей прожили долгую и счастливую жизнь. Вырастили четырех детей, наслаждались любовью внуков и даже правнуков. Недавно моя любимая, все такая же молодая и смешливая Катя ушла. Я написал все это для нее, передам, как только мы встретимся снова, там на небесах. Потому что мой дом там, где она. Автор: Светлана Юферева